Милосердый Господь долго терпел это зло. К прискорбию, оно дошло до такой степени, что терпеть его долее оказалось невозможным. И вот Господь попускает на нас беды и напасти…»
«Беды и напасти, беды и напасти…» – словно эхо звучало в сознании Алексия на протяжении всей его многострадальной жизни, окончившейся мученической смертью.
На службе
Первое время отец Алексей служил в селе Никольское-Горицких (Ивановской области). Только он с женой привык к месту служения, вошел в контакт с местным населением, как его перевели на новое место. Потом снова и снова переводили с одного места на другое. Он пережил больше десятка переездов, служил в сельских и городских храмах. Последним местом служения стал собор Рождества Пресвятой Богородицы в городе Орехово-Зуеве Московской области, где отец дьякон служил с 1933 года и до ареста.
Где бы ни служил отец Алексей, служба всегда складывалась просто замечательно. Доброжелательный и исполнительный батюшка получал церковные награды, повышения и благодарности от начальства. Всем нравился его удивительно мирный дух, всегда спокойное настроение, отзывчивость.
В 1937 году благочинный после совершения богослужения с протодиаконом Алексеем написал ему благодарственное письмо (а это редко случается с благочинными):
«Благоговейнейший отец протодиакон Алексей Александрович! Оканчивая свое служение в Вашем святом храме, полагаю своим приятным долгом выразить Вам искреннюю благодарность за Ваше прекрасное и благоговейное священнослужение, за усердное исполнение Вами всех своих обязанностей, за прекрасную служебную дисциплину, за доброе отношение к прочим членам причта и к моему недостоинству. Все это будет для меня самым отрадным воспоминанием…»
Многострадальный Алексий
Глядя на улыбающегося, активного отца протодиакона, мало кто мог подумать о том, в какой обстановке живет батюшка дома.
А дома у отца Алексея трое самых близких людей были тяжелыми инвалидами. У жены – хронический порок сердца, у старшей 19-летней Ангелины – настолько тяжелый ревматизм, что с 1935 года она полностью слегла. Младшая Надя, после того как слегла старшая, заболела эпилепсией.
Отцу Алексею приходилось быть и сиделкой, и уборщицей, и кухаркой.
Про отца Алексея говорили, что он ведет замкнутый образ жизни. Возможно, он был бы и рад гостям, но где взять время, свободное от храма, ухода за родными и заботами по дому? Несмотря на это, протодиакона обвинили в антисоветской агитации и контрреволюционной деятельности.
Батюшку арестовали в ноябре 1937 года. Стали допрашивать двух прихожанок собора. Женщины говорили, что видели протодиакона только во время службы в церкви. Проповедовать – нет, антисоветскую агитацию не проповедовал – в храме диаконы не проповедуют, это только священникам полагается. Домой о. Алексей людей не приглашал, и вообще – никаких антисоветски настроенных разговоров никто от отца дьякона не слышал.
Но для следователя не имели значения реальные факты. Шел печально известный 1937 год, по антисоветчикам был план, а план надо выполнять. Следователь записал все с точностью наоборот и заставил это подписать женщин.
На контрреволюцию не имел ни времени, ни сил
На допросе у отца Алексея спросили:
– Следствие располагает данными о том, что вы, будучи враждебно настроенным по отношению к советской власти, среди жителей проводили активную агитацию. Вы это признаете?
Голос следователя звучал уверенно и настойчиво. Но протодиакон с не меньшей уверенностью ответил:
– Антисоветской агитации я никогда не проводил.
Затем батюшку, у которого на руках было трое инвалидов, обвинили в контрреволюционной террористической деятельности.
Отец Алексей и это обвинение не признал.
Но ответы протодиакона на допросе не имели значения. Его судьба была предопределена: десять лет заключения в исправительно-трудовом лагере.
Отца Алексея отправили в первый лагпункт Сусловского отделения Сиблага Кемеровской области. На месте ссылки отец Алексей был 18 декабря 1937 года. Суровые холода, жестокое обращение и тяжелые работы не могли отвлечь о. Алексея от переживаний за оставшихся без его помощи жене и дочках. Отец Алексей ничем не мог им помочь из лагеря. Ничем, кроме молитвы.
В 1939 году до заключенных дошла информация о том, что был расстрелян глава НКВД Ежов. Все стали просить пересмотреть их дела и писали прошения. Отец Алексей в середине апреля 1939 года тоже направил свое письмо. В прошении он писал, что на единственном допросе, который проводился с ним после ареста, следователь утверждал, что у него есть материалы, доказывающие вину протодиакона. Но ни материалов, ни каких-либо еще доказательств ему не предъявили, а просто зачитали приговор.
В прошении о пересмотре дела отец Алексей пояснял: «Имея на своем иждивении больную семью, жену с пороком сердца, дочь без движения рук и ног, вторую дочь, страдающую припадками эпилепсии, семью, которая не способна не только работать, но и обходить себя, я не имел времени общаться с людьми и вести с ними какие-либо разговоры. Считая обвинение против меня ложным, с одной стороны, и, с другой стороны, считая, что суд надо мной без свидетелей и выслушивания моих оправданий, а также без следствия не есть суд правый и справедливый, прошу Комиссариат внутренних дел дать распоряжение о пересмотре моего дела…»
Супруга отца Алексея с помощью друзей тоже хлопотала о его освобождении и 10 марта 1940 года направила прошение в НКВД. Выяснилось, что следователь, ведший дело протодиакона Алексия, к тому времени уже был арестован за фальсификацию данных. Одна из свидетельниц, показания которой учитывались при вынесении приговора отцу Алексею, тоже отбывала заключение за «антисоветскую агитацию», а вторая свидетельница призналась, что в протоколе были написаны ложные показания.
Сотрудники НКВД стали допрашивать других свидетелей, но все в один голос утверждали, что протодиакон Алексей даже «физически не мог бы заниматься никакой антисоветской пропагандой при свалившихся на него бедах…»
«Досрочного освобождения не заслуживает»
Отцу Алексею и его родным казалось – вот и приблизился долгожданный час встречи. Работники канцелярии Московского Патриархата, выдавая справку с характеристикой протодиакона Алексея, свидетельствовали о нем как о законопослушном священнослужителе и прекрасном семьянине.
10 апреля 1940 года было озвучено новое постановление по делу отца Алексея: «Принимая во внимание показания не передопрошенной свидетельницы, а также справки, выданные Московским Патриархатом, в которых Дроздов характеризуется как законопослушный церковник, и что мера наказания, вынесенная в отношении Дроздова, не соответствует тяжести содеянного им преступления, руководствуясь приказом НКВД от 11/Х11-1939 года, избранную ему меру наказания снизить до пяти лет ИТЛ».
Хотя новое постановление и не восстановило справедливость, но отец Алексей был и этому рад. Однако в лагере ему написали плохую характеристику (было дано распоряжение «попов» не освобождать): «Работает на общих работах. Отношение к работе плохое, злостный отказчик, поведение в быту плохое, в культмассовой работе не участвует, настроение враждебное. Учитывая плохое отношение к труду, как отказчик, как проявивший себя с плохой стороны за время пребывания в лагере – условно-досрочного освобождения не заслуживает».
15 июня того же года дело пересмотрели заново и решение о досрочном освобождении отменили: «Принимая во внимание характеристики, в которых Дроздов характеризуется как активный церковник и злостный отказчик от работы и враждебно настроенный элемент, руководствуясь приказом НКВД от 23/1У-1940 года, решение тройки оставить в силе».
Отец Алексей не выдержал лагерных условий жизни и умер в заключении в Сусловском отделении Сиблага 14 июля 1942 года. Он был погребен в безвестной общей могиле, вместе с сотнями других заключенных, невинно пострадавших во время беззаконного лихолетья.
«Мы просим Вас, дорогой товарищ Нарком, не знаю Вашей фамилии»
Бедные дочери почившего священномученика не знали о его кончине и продолжали надеяться на досрочное освобождение отца. Особенно тяжело им пришлось после смерти матери. 10 мая 1943 года в НКВД пришло от них письмо, написанное прихожанками храма, где перед арестом служил отец Алексей:
«Просим Вас, многоуважаемый товарищ Народный комиссар внутренних дел, рассмотреть вновь дело нашего отца, осужденного диакона Церкви. Наше положение, товарищ Нарком, очень тяжелое, то есть положение двух сестер, инвалидок 1-й и 2-й группы. Одна двенадцатый год больна хроническим ревматизмом и уже девять годов как лежит без движения на одной спине и не в состоянии себе куска хлеба заработать ни физически, ни умственно, но еще ей необходим уход постороннего человека. Другая припадочная – эпилепсия, и притом недоразвита умственно.
Мы, две сестры, до февраля сего года жили на руках матери, но мать умерла 7 февраля 1943 года. Мы, беспомощные калеки, остались круглыми сиротами, на произвол судьбы, без родных, которые могли бы о нас заботиться и оказывать материальную помощь, и без пенсии, и если пока не умираем, так только еще пока осталось кое-что из тряпок и рухляди после покойной матери.
Но этой рухляди ненадолго хватит, а нам приходится еще кроме прожития насущного платить и за уход. Нам, больным, измученным многолетним страданием от наших болезней, не так уж долго придется прожить.
И мы просим Вас, дорогой товарищ Нарком, не знаю Вашей фамилии, прошу мне это извинить, как человека просим, не лишенного сердца, пересмотреть дело нашего отца, старика болезненного, помиловать и вернуть к нам, и дать нам хотя немного в жизни этим утешения и радости – хотя умереть вместе.
О, как мы будем Вас благодарить и благословлять (простите мне это слово), но я говорю от чистого сердца.
Почему-то я уверена, что наша просьба о помиловании не останется без последствий, не потерпит отказа в возвращении калекам старика отца, ни в чем преступном не замешанного».
Просьба сестер – круглых сирот осталась без ответа.
Ходатай за страдающих
Измученные страданиями в этой жизни, но не теряющие надежды, любви и веры до последнего своего вздоха, священномученик Алексий, его жена и дочери встретились в вечности и ходатайствуют о страдающих сейчас на земле своих единоверцев. Священномученик Алексий Дроздов – скорый помощник всем сиротам, страдающим от тяжелых заболеваний, пребывающим в невинном заключении и оклеветанным людям. Считается, что, если святой при жизни перенес подобные страдания, то он скорее исходатайствует у Бога помощь и облегчение для тех, кто к нему обращается в схожих обстоятельствах.
При подготовке статьи была использована книга игумена Дамаскина (Орловского) Жития новомучеников и исповедников Церкви Русской. Июль. Ч.1. Тверь. 2016. С. 10–16.